В бегах

Страница из книги

Жизнь порой предъявляет нам особые счёты. Как наказание или чтобы не казаться малиной. Это, кому и как посмотреть. Степану Вдовину, по прозвищу Клоп, она сладкой никогда не казалась. А вот, поди ж ты. И его заприметила, и за худые грудки зацепила. Сыграл он, как-то, по случаю, в третьем бараке. И по азарту, и глупости проигрался. Спустил всё. Что было и чего, теперь уж, не будет. Проиграл и пайку. И шмотки. И как в песне поётся – сахарок на два года вперёд. Не желая, не думая, а широким размахом прошёлся по своим собственным нервам. Не впервой прошёлся. Такое с ним случалось и раньше. Как-нибудь, пережил бы и эти потери. Если бы в картёжной горячке не сделал долги неоплатные. С ними уже пришла беда настоящая. Как известно, карточный долг – элемент в игре обязательный. Отдавать же его Вдовину нечем. Потому и решился он податься в бега. Иначе и жизни, и чести лишался. Терять их ему не хотелось. Оставалось одно - убегать.

Надёжный топор, две железных заточки, сотня спичек и ещё огниво с кресалом; брезентовый сидор - с куском ржавого сала, щепотью крупной соли, запасными портянками и сухарями; из одежды – почти свежие валенки и что одето на нём – вот и всё его беглое вспоможение. Собрать больше – зэки времени не оставили. Кто бегает летом, тех нормальными не назовёшь. А тут зима на носу. Уже и холод во все щели сочится. Через пару недель ударят морозы. И шуга холодцом поплывёт по реке. А после, вода с землёю застынут. И что его ожидает? Да, ничего хорошего. Верная смерть его ждёт впереди. О ней Стёпа не думал. Боялся той, которая ближе.

Ушёл он из тёплой сушилки сразу после полуночи. Прихватил с собой моток нихромовой проволоки и ушёл. В глухом месте нырнул под колючку и вскоре выбрался на пологий берег Эльги78. Потом прошёлся по нему с километр. Пока шел, успел немного озябнуть. В это время года с горных хребтов дуют сильные ветры. И сейчас, что-то не в шутку они разгулялись. Так и норовили свалить его в воду. Но Степан на них не роптал, хорошо понимая, что такая погодка ему теперь на руку. Он не ломился наобум, лишь бы подальше от лагеря. Точно знал, куда надо идти. И что будет делать дальше, тоже, имел представление. Задумка в голове ещё с утра крутилась солидная. Если всё обойдётся и нормально получится, то пару суток, глядишь и протянет.

На большее время Степан не рассчитывал.

Он дошёл до первого поворота. Здесь река гадючила вправо и дальше уже шумнее скользила к истоку. Рядом с поворотом, на заброшенной эстакаде, лежали ржавые железные бочки. В прошлом году тут кипела работа. И всю технику заправляли соляркой. Технику убрали, а пустые бочки оставили. Они ему и были нужны. В потёмках он отбирал их на ощупь. Выбрал ровно четыре. Все без дырок и с надёжными крышками. Крышки он выкрутил. Остатки топлива слил. Затем их наглухо закрутил. Вязать плоты ему не доводилось. Но в бараках слышал, как их вяжут. И главное помнил, что – глаза боятся, а руки делают. Так что бочки Степан вполне надёжно связал. Для того и брался моток нихромовой проволоки. Связал сначала две. Потом ещё две. И дальше уже вместе связал все четыре. Получился железный и довольно устойчивый плот.

Ума у Степана хватило вязать его у самой воды. Не то пришлось бы напрягаться, толкая плавсредство к шумливой и коварной реке.

От эстакады оторвал он и две широкие доски. Они настилом легли на горбатые бочки. Прикрутить их – минутное дело. Последнее, что он сделал – нарубил и набросал на доски елового лапника. Вырубил длинную слегу из лиственницы. Подтолкнул плотик в воду. И когда он на ней закачался, прыгнул с сидором в пахучую хвою. Плот под ним на треть погрузился. Потом поднялся. И тут же понёсся увлекаемый водным потоком.

Степан удобней улёгся на лапник. Ещё плотнее запахнулся бушлатом. Закрыл глаза и задумался. Часа два он с плотом провозился. Пока шёл. То, да, сё. Уплыть быстрее не получилось. Хватятся его только утром. Значит, часов пять или шесть в запасе имеется. За это время плот минует Маршальский79… Стоп. А если не минует? Если не минует, тогда позвонят с Разведчика80, сообщат о побеге и его, в лучшем случае, снимут охранники. А в худшем – посекут автоматами с высокого берега. И всё равно, для отчётности, снимут. Но ему тогда уже будет не так интересно. И что теперь делать? Не плыть же в лапы собственной смерти. Так хотелось отложить экзекуцию. Быстрой смерти он и в тепле бы дождался. Из всех спасительных мыслей - лишь одна показалась ему интересной. Она подсказала, что пока не поздно, надо причаливать к берегу и рвать телефонную линию. Лучше это сделать ближе к Маршальскому. Тогда обрывы не так скоро найдут и исправят.

Долго он лежал без движения. Потом поднялся и вырулил плот из стремнины. Видеть - ночь ему позволяла. Ветер уже поутих. Звёзды и месяц светили. Жидкие облака им ярко гореть не мешали. Далеко Вдовин, конечно, не видел. Но берег и скалы различал хорошо. А большего ему и не надо. Плот вынесло на краешек берега. Когда галька по днищам шаркнула, Степан помог плоту двигаться слегой. После спрыгнул на твёрдую землю. Подтащив и закрепив бочки на суше, он схватил топор и побежал навстречу телеграфным столпам. Они стояли рядом, в десятке саженях от берега. Однако сухое дерево ему рубить не пришлось. Столп упал от разбора камней. Стоило их снизу убрать и на ствол рукой надавить, как столп покачнулся и рухнул вершиной к воде. Быстро он расправился и со вторым столпом. Провода Степан отрубил и намотал их на локоть, как мотают конские вожжи. Благо – опыт имелся. Упавшие опоры столкнул в бурлящую реку.

А дальше, уже без задержек, продолжил движение.

Маршальский оставил под самое утро. Проскочил его за минуту. И только после, глубже вздохнул и немного расслабился. Недавние дожди Эльгу хорошо напитали. Вода в берегах поднялась, скрыв опасные перекаты. Где-то, к обеду его вынесло в Индигирку. Выровняв плот на стремнине, он зарылся в пахучую хвою и сразу же крепко уснул.

Двое суток Вдовин с бочек не слазил и к берегу не приставал. Всё это время он безмятежно лежал и потихоньку питался. На третью ночь его плот затащило в протоку. А на рассвете вынесло на длинную песчаную отмель. Степан с нагретого ложа поднялся и боязливо вокруг осмотрелся. Захотелось оправиться, пройтись и немного размяться. Место показалось ему подходящим. Слева высились почти отвесные скалы, а справа простиралась островная тайга. То, что справа остров – сомнения не вызывало. Чуть дальше просматривался мыс. И за ним виднелась точно такая протока. Островок растянулся километра на два или три.

После оправки Степан подпоясался проводом и впервые за всю дорогу умылся. Холодная вода его хорошенько взбодрила. Да так взбодрила, что он почувствовал, как тяга к жизни проснулась и шустрым бесенёнком запросилась наружу. Опасения и страхи прошли. Ему захотелось кричать. Куда-то бежать. Прыгать. И махать сразу всеми конечностями – руками и даже ногами. Степан было дёрнулся. Затем, от натуги затрясся. И с трудом, но охоту свою пересилил. Вместо неё, подтащил бочки на пологую отмель. Сунул за пояс топор. И без долгих раздумий, направился в берендейские дебри. С первых же шагов он наткнулся на зайцев. Их здесь было столько, что глаза разбегались. Зайцы лениво отпрыгивали, почти совсем не боясь человека. Лишь бы не наступил ненароком. Через сотню шагов обнаружились лось и лосиха с лосёнком. Их семейство стояло в густом тальнике, спокойно жуя сочные, молодые побеги. Непуганая дичь Степана обрадовала и удивила. Зима на носу, а жить, как-то, надо. В надежде на спасение, он решил лучше исследовать остров.

На вскидку, ширина острова не превышала одного километра. Где - уже, где - шире. В разных местах выходило по-разному. И всё же разность в глаза не бросалась. По краям суша густо поросла травой, тальником, а по всей гористой серёдке, исполинскою лиственницей. Таких толстых стволов Вдовин раньше не встречал и не видел, хотя в Якутии не первый год обитает. Среди них ему казалось теплей и куда защищённей. Степан не считал себя шибко грамотным человеком. Три класса – наука известная. Читать, писать, да и только. Однако же о микроклимате слышал. Хотелось верить, что, в нечто похожее, он и попал. Во всяком случае, так считать ему дичь не мешала.

Нашлось и озеро у скальных обвалов. За глыбами серых камней и до самой реки, тянулись непролазные заросли густющего и зелёного ельника вперемешку с каким-то колючим кустарником. И туда Степан уже не пошёл. Его остановило присутствие человека. Давнее. Но, всё же, присутствие. И никакой ошибки тут быть не могло. Рукотворная изгородь из средних и обмазанных глиной камней - тому подтверждение. Двумя концами она примыкала к южному берегу озера, окружая надёжным периметром маленький огородик. Теперь огородик глухо зарос. Но сам факт присутствия человека от этого никуда не девался. Якут и эвенк городить огородик не станут.

От этой мысли Степана бросило в жар. Появилось предчувствие. И оно обещало удачу. Долго не думая, он кинулся искать зимовьё. И нашёл его быстро. Поднялся к обвалам. Там и заметил узкую, глубокую щель. Пройдя по ней шагов десять, он уткнулся в сухую примитивную дверь. За ней оказалось пещерное, довольно большое пространство. Чтобы лучше его рассмотреть пришлось зажечь внутри небольшой костерок.

Да. Когда-то здесь жил человек. И не простой человек. Плоский каменный стол. На столе виднеется иконная дощечка. Вместо стула - сухая колода из дерева. Это справа. А слева – закопчённый очаг и лежанка с почти истлевшими шкурами. От дальней стенки слышится звонкий голосок ручейка. И там же, на гладких камнях, возвышается толстое непонятное дерево. Когда Степан к нему подошёл, то непонятное сразу стало понятным. Внутри долбёжного гроба покоились нетленные мощи хозяина. Воскового цвета лицо. Длиннющая белая борода до самого пояса. Строгие монашеские одеяния. И книга в тяжёлом окладе на широкой груди. А сверху на книге сложены узловатые руки. В руках отчего-то светится крест. Крест восьмиконечный из литого куска серебра. Нет. Не светится. Это ему показалось. Бывает же такое видение. Степан в Бога не особенно верил. Но, на всякий случай, перекрестился. Он понял, что в гробе лежит священномонах.

Старец будто только что заснул невзначай.

Таких покойников Степан не боялся. Пещерка усопшего ему для зимовки сгодится. Ничего лучшего искать даже не стоит.

Он принял решение.

И заботы его закрутили.

Две последующих недели Вдовин занимался обустройством пещеры. Начиналась работа с плота. Он его разобрал. Перекатил бочки до озера. И после следы свои уничтожил. Плотовые доски и проволоку Степан приспособил в хозяйстве. Доски легли на лежанку. А из проволоки получились ловчие петли. Проволоку потратил не всю. С сотню метров ещё оставалось. Когда ещё первый раз прибирался, то в куче мусора обнаружился медный котелок с частью былого топорика. Котелок весь покрылся зелёным налётом. Но после того как был отдраен песком и отмыт в ручейке, блестел не хуже червонного золота. Из топорика получилось неплохое зубило. Оно ему сослужило хорошую службу. С его помощью Степан распустил две железные бочки. И из получившейся жести, соорудил вытяжные трубы для печки. Печкой же послужила целая бочка. Прежде чем затащить её внутрь, он одну сторону сплющил и проделал дырки, где следует. Дым очага уходил в небольшую расщелину. Вдовин её малость расширил и затем вставил туда трубу дымохода. А саму печку установил на подходящие камни. В общем, побег удался на славу. Только славить здесь некому.

Одни лоси, птицы, да зайцы.

Старец в гробе ему не мешал. Недостатка в пище Степан не испытывал. Ловил зайцев, белок, рябчиков и куропаток. Пока вода не замёрзла, лучил в озере рыбу – сига и налима. Собирал бруснику, морошку и ягоды можжевельника. До сильных морозов успел пошить из заячьих и беличьих шкурок; тёплую шапку, рукавицы, жилетку и даже меховую накидку. Часть просушенных шкурок шла на лежанку. После он сточил из них одеяло и спальный мешок. Еду себе готовил на печке. Утром и вечером свежее мясо запекал в очаге. На углях оно получалось вкуснее. Медный котелок почившего старца, ещё как, пригодился. Без жидкой пищи жить намного сложнее, а выживать – так и подавно.

Без дела Степан не сидел ни минуты. Свиду он хоть и выглядел мужичком неказистым – маленького роста и веса «бараньего» - однако же, на удаль и хваткость неказистость его не влияла. Родился он и вырос в селе. А село людей многому научало. Опыт древности – великая штука. Человеку разумному он добрый помощник.

По старой памяти (когда-то сам делал, слышал, читал или видел, как делали это люди другие), Степан изготовил самые необходимые инструменты для выживания; копьё-острогу из наихудшей заточки, простенький лук, стрелы, наконечники для них, о ловчих петлях раньше уже говорилось. Из молодых побегов тонкого и гибкого тальника он сплёл самозахлопывающиеся ловушки, корзины и снегоступы на валенки. Инструменты и охотничий навык позволили ему заготовить впрок мяса, ягод и рыбы. Не грех бы и передохнуть. Но Степану просто так не сиделось. Он обязательно что-то делал и как мог, мастерил; шил при горящей лучине, подтачивал топор или вторую заточку, плёл лукошка из тальниковой коры или готовил простую еду.

В таком темпе первые месяцы и минули.

Однажды, проснувшись, его сильно потянуло к покойнику. Степан вначале растопил печку. Зажёг над столом лучину. Умылся. А после подошёл к одинокому гробу. В глаза бросились руки старца. Они положение поменяли! И теперь покоились не на книге, а чуть ниже, на животе. Литой крест богомолец не выпустил, держал, как и прежде. Сам бы не видел, на чужое слово бы не поверил. А тут, вот оно – чудо явное.

Степан встал столпом и надолго задумался.

В церквах ему бывать приходилось. И мальцом в Бога верилось. Это уже потом стали звать Его – опиум. И веру в Него подорвали. А в тюрьмах и лагерях подрыв усугубили. Вот, попам Степан точно не верил. До тошноты насмотрелся на всяких. А к Богу ещё что-то внутри оставалась. Теплилась какая-то непонятная искорка.

Может старец на книгу свою намекает?

Степан протянул руку и взял с груди богомольную книгу. Положил её на каменный стол. И ближе к низу осторожно открыл. Буквы показались ему незнакомыми. Но не на столько и незнакомыми. Словно, когда-то, их помнил, а потом взял и забыл. Попробовал в них разобраться. И после недолгих мучений это ему удалось.

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Так он перевёл первое предложение. Забыв о еде, Степан продолжил нежданное чтение. Пока ему всё казалось простым и понятным. За первым предложением прочиталось второе и третье… Не заметил, как зачитался до вечера. Отвлекался лишь на лучину. В остальные дни читал уже понемногу, понимая, что спешкой удивлять ему некого. От насущных забот в тайге не уклонишься. Основное время уделялось, по-прежнему им. И всё-таки, жизнь его изменилась, приобретя новое осмысление. Мало помалу, а до весны Вдовин книгу осилил. Она называлась Евангелие.

И об этом названии человек раньше слышал.

Книга говорила о Боге. Делами и словами Христа учила добру, всепрощению и любви. Правильной жизни учила. Степан не считал себя таким уж злым человеком. Это он уже потом на многих людей обозлился. В детстве любил мать, сестёр и отца81. И на большее не замахивался. Остальные родные и знакомые люди тепла в душе не оставили. Надо ли из них, кого-то прощать? Возможно и надо. Только, готов ли он к всепрощению? На этот вопрос и сейчас не так просто ответить. Посадили его за карман ворованной гречки. Мамка той весной заболела. А в хате, хоть, шаром покати. Думал, что от гречневой кашки поправится. Нарушил заповедь Божью. Украл. Мамка, после, всё равно, умерла. А его колхозники не простили. На собрании дружно подняли руки и лишили свободы на долгие годы. И что же теперь получается? Они - так, а ты – этак. Да. Интересная книга - Евангелие. Вопросов себе задано много. А ответов ни у книги, ни у старца не спросишь. Осерчал Степан на обоих. И в сердцах отложил книгу в сторону.

С приходом тепла мирской суеты и тяги к жизни прибавилось. Лето принесло и радость проснувшейся жизни. Рыбы в воде нерестились. Деревья с травами цвели-зеленели. А зайцы и птицы торопились с потомством. Длинными днями Степан находился под солнцем. Больше работал и меньше думал о непонятном и вечном. Просто жил вместе со всем окружением, любуясь и радуясь чудесной природой. Божье творение лечило его уставшую душу. Заставляло чаще смотреть на себя, отвлекая и развлекая. Времени на всё это хватало. Как и хватало его на земные труды. Лето на Индигирке короткое. О скорых холодах Степан помнил. От работы отвлекался лишь на еду и на сон. Собирал на зиму сушняк. Ловил и провяливал рыбу. Коптил в бочке мясо добытой зайчатины. Коптилось оно хорошо, но без соли получалось немножко сладчавым. Много времени уделял огороду. Культурных семян у него не имелось. Надумал заняться пересадкой морошки. Эту ягоду Степан полюбил. На острове она росла редкими, небольшими плантациями.

Хотелось запасти её в зиму побольше.

Первым делом, он подправил по периметру изгородь и после вырвал с корнями сорняк. Затем, взрыхлил огород топором. Долго рыхлил. Когда закончил, то работой остался доволен. Свиду получилось неплохо. Морошку пересадил длинными негустыми рядами. Решил, что если здесь когда-то и что-то росло, то вырастет и морошка.

К книге он вернулся лишь поздней зимой. Однажды, вечером она его к себе притянула. Взял и прочитал её снова - от корки до корки. На этот раз обошлось без претензий. То ли одиночество себя так проявило, то ли за лето уменьшилось нервное напряжение. О причинах Степан не задумывался. Он просто почувствовал, как душа его размягчилась. Злость и сухость прошли. Исчезли и былые обиды. Если раньше люди его раздражали. И от них он ничего, кроме подлости или подвоха, не ожидал, то теперь они стали ему безразличны. Вдовин начал чаще копаться в себе. И в себе одном искать причины прошлой, неудавшейся жизни.

В один из дней, он попросил прощения у Бога и пещерного старца. И впервые за многие, многие годы, как помнил и мог, помолился. От молитвы душа его просветлела. Стало легче дышать. Словно тяжкая и давняя ноша горою свалилась. Вера воспрянула. И в этот момент, Степан осознал свою немощь и даже ничтожность. Как ребёнок заплакал. И будто заново народился. С этого времени и дальше он уже регулярно молился. Нет. Он не превратился в тупого фанатика. И его не одолевала духовная прелесть. Эти болезни присущи людям с расстроенной психикой. Ими же Степан не страдал. Молился не от неистовости, а от духовной потребности.

После насущных трудов, обычно, она наступала.

Через четыре года потянуло Вдовина к людям. Вначале тянуло не сильно. Но после тяга с каждым прожитым днём нарастала. За всё беглое время людей он ни разу так и не видел. В протоку они не заплывали (летом протока мелела) и зимой поблизости не охотились. Не то чтобы Степан людей полюбил. Но нечто похожее уже вызревало. И противиться этому Вдовин не мог. Он и не противился. Жил надеждой на скорую встречу. Когда, никогда, а она ему предстояла. На пятое лето Стёпа не выдержал. По локти засучил рукава. 

И рьяно принялся за строительство лодки.

До зимы успел изготовить вёсла и лёгкий каркас. Следующим летом он каркас обтянет оленьими шкурами. Шкуры склеит рыбным клеем. Степан знает способ клееварения. Для пущей надёжности, он шкуры сошьёт, а после варевом швы хорошо пропитает и высушит. До ближайшего посёлка они должны продержаться. Главное - не ошибиться с остойчивостью. Озеро с этим поможет. На нём проведёт испытания.

Евангелие Степан Вдовин почитывал. Многие места заучил наизусть. Не специально заучивал. Они сами запомнились. Ну и молился вечерами, конечно. Физически и духовно Вдовин окреп. Мужскую силу почувствовал. Хотелось хлеба, лука и соли. Но это уже относилось к разряду избытному. К рыбе и мясу добавлялась пища растительная, и не только одни ягоды и грибы. За высокими проточными скалами росли кусты кедрового стланика. Летом до них ему не добраться. А вот зимой Степан туда легко проходил. Брал грех на душу - грабил белок, шумных кедровок и бурундуков. Не всегда, но иногда ему удавалось найти небольшие запасы орехов.

Он мог бы поискать людей и зимой. И даже лелеял такую идейку. Но после того как случайно увидел стаю волков, эту идею отбросил. В пути волков ему не осилить. А они разорвут его запросто. «Птичьим» луком и худым копьецом от волков не отмашешься. Голод сбивает их в охотничьи стаи. И зимой им нету равных в тайге.

Как ни мечталось, но не удалось Степану отплыть в это лето. Причины цеплялись одна за другую. То рыбка нужная не ловилась. То прочный клей не варился. Потом шкуры долго не клеились. Пока лодкой управлять научился…

Отплыл только следующим летом.

На дорожку присел. Помолился. Книгу положил святому старцу на грудь. Положил и его руки с крестом на Евангелие. Постоял. Попрощался с ним по сыновнему. Заложил двери большими камнями. И отбыл на предстоящую встречу.

Навстречу новой жизни.

Прощения.

И христианской любви.

78 Эльга – левый приток Индигирки.
79 Маршальский – прииск и лагерное управление на Эльге.
80 Разведчик – позднее, Угловой – самое крайнее отделение Маршальского лагеря Севлага.
81 Отец и сёстры поумирали от тифа.