На длинных колымских дорогах стороннего сервиса для пешего путника не предусмотрено. Хоть трижды ты замерзай или исходи потом от летнего зноя, а никто не остановится, не спросит – «как дела?» и ничем тебе не поможет. Вот такой негласный закон живёт на северных трассах Якутии. О нём все слышали. Все знают. И все молчаливо поддерживают. Если надумал куда-то идти, то надейся на себя одного. На попутку и на «доброго дядю» в пути не рассчитывай. Таков закон. Он суров. Но это закон. С ним можно соглашаться или же нет. Тут, как говорится, дело хозяйское. Так или иначе. А от чьёго-то мнения ничего не изменится. Закон, как есть, так и останется в силе.

И всё же, не во все времена он правил на Северах.

Раньше шофера останавливались, спрашивали о делах и путников подвозили. Многим пешеходам они помогли добраться до нужного места, а кого-то и от лютой смерти спасли. Почему же после прекратилось их сердоболие? Вполне уместный вопрос. И ответ на него лежит на поверхности. Бросили подвозить потому, что не все шофера потом добирались до дома или промежуточной базы. Пропадали. Исчезали бесследно вместе с машинами, экспедиторами (если таковые имелись) и ценными грузами. Остановится. Возьмёт человека попутного. И поминай шофёра, как звали. Причина поминок не в мистике. Она в грехе человеческом.

Не все попутчики оказывались людьми человечными.

Автомобильный транспорт – основной на зимниках бассейнов: Лены, Вилюя, Алдана, Яны, Оленька, Индигирки и Колымы. Тяжёлыми грузовыми машинами в северные посёлки завозится: уголь, продовольствие, горюче-смазочные материалы, горнодобывающая и прочая техника, запасные части, лес и всё остальное, что необходимо для полноценной жизни и бесперебойной работы. По воздуху – дорого, а по воде медленно и не всегда можно доплыть до посёлка, даже если и есть рядом река судоходная. Поэтому, шоферская профессия - востребованная на Крайних Северах. С приличным жалованием и уважением в обществе. Впрочем, уважение уважением, а принцип - не важно, кем ты работаешь, важно, сколько ты получаешь – определяющий и на Северах.

Хорошее жалование и притянуло «материковских»⁸² людей, породив среди них конкурс на право вождения. Не так просто стало устроиться в автотранспортное предприятие. У кого не хватало блата или начальственно-полезных знакомств, тот вынужден был проходить испытательный срок, длиною в одну якутскую зиму. И только после него мог рассчитывать на грузовую машину. Обычно – машину старую и сильно «убитую». Не хочешь проходить – дело твоё. Тогда работай по другой специальности или возвращайся домой.

Чаще всего, профессия прогревальщика и являлась той самой ступенькой, через которую необходимо было переступать кандидату.

+++

Фёдор Панков вышел из лагеря в октябре пятьдесят седьмого года. Как раз, после нашумевшего спутника. Было же времечко! Когда вместо хлеба, колбасы и селёдки власть «кормила» людей внеземными полётами, и ещё скорыми молочными реками с кисельными берегами. Как же, захватил! И напитался до сытости!

А посадили его перед самой кончиной Иосифа Сталина. За длинный язык приписали политику. Навесили сроку не меряно. И быстренько посадили. Так он с этапом и очутился в Якутии. После смерти вождя мировых пролетариев уголовников почти всех отпустили. А тех, кто кайлом махал за политику, малость попридержали. Для Фёдора эта малость обернулась чахоткой, цинговою беззубостью и ещё, кой какой, инвалидностью.

Куда с такою бедою податься? Голод начала тридцатых всю его деревню подвымел. Из родных никого не осталось. Потом детдом, война и так далее. В и так далее вместились техникум, и работа старшим лаборантом на военном заводе. Завод выпускал оболочки для первых атомных бомб. С него его и погнали в Якутию.

На «материк» Панков не вернулся. Зубы по случаю вставил. Чахотку собачьим жирком подлечил. И устроился слесарем в автоколонну. Через пару лет выучился на водителя и мало-помалу, стал шоферить. Позднее появилось и хобби. Потянуло Фёдора к дереву. Да, так потянуло, что прямо спасу никакого не стало. Начал с малого – с ложек и табуреток. А потом добрался и до вещей посерьёзней – до срубов и резных украшений. Благо – леса в округе – тайга непроглядная. И стоил он не рубль, а копейки. Бери, делай, строй – не хочу. На самострои начальство смотрело сквозь пальцы. Ему же и выгодней – меньше забот о жилищном строительстве.

Фёдору нравился запах свежего дерева и особенно, запах цветущей тайги. Конец мая и начало июня превращались в его самое любимое время. В эти дни он старался быть дома или находиться поближе к горам. Шоферская работа позволяла варьировать графиком. И в общем-то, к определённому месту и времени привязан он не был. Числился на хорошем счету. И начальство, по труду и особенно хобби, многое ему позволяло.

Жил Панков в собственном доме на берегу мелкой, но довольно широкой протоки, с одной стороны отсекающей посёлок от гор и высокогорной тайги. Питался, по большей части, в местной столовой и нередко, еду приготавливал сам. Личная жизнь его, как-то, не сразу сложилась. Почему-то, все приходящие женщины дольше месяца у Фёдора не задерживались. Поживут, поживут; попользуются его денежками и уходят к другому мужчине. О чём он и не особенно переживал. Относился к ним почти по-сократовски, хорошо понимая, что деньги - дело всегда наживное, а вольному воля. Да и насильно женщинам милым не будешь.

Зато, вместо уюта и счастья семейного, ему удалось собрать уникальный плотницкий и слесарный инструмент: от простых зубил и ножовок, до дефицитных - электродрелей и бензопилы. На Северах дефицитные вещи ценятся по особенным меркам. Не зря же за бензопилу якуты предлагали Фёдору охотничий карабин «Медведь» с сотней патронов в придачу. Он их за язык не тянул. Якуты сами такой расклад предложили. И с ответом не торопили. Оружие Фёдор любил. В его охотничьем арсенале ружей и мелкашек хватало, но столь мощного карабина, конечно, не числилось. Решение оставалось за ним. Фёдор подумал, подумал и на сделку не согласился. Бензопила ему показалась выгодней и для домашнего дела полезней.

В шестьдесят восьмом году начали разрабатывать крупное месторождение сурьмы. В посёлке ощутимо запахло длинным рублём. И на этот запах сразу же потянулись соискатели лёгкой рублёвой поживы. Жильё резко подорожало. Продуктов и всего остального, в магазинах заметно уменьшилось. Участились квартирные кражи, хулиганства на улицах и даже убийства. Ещё вчера тихий и уютный посёлок, на глазах превращался в клоаку городского проходного двора. Новое производство потребовало не только большого притока людей, но и расширения всей жилищно-коммунальной структуры. За короткий срок выросли новые здания, улицы. Появился налёт городского присутствия. Стали меняться отношения в обществе. И далеко не в самую лучшую сторону.

Фёдор всё это приметил, прочувствовал и после тяжких, и долгих раздумий, понял, что надо в срочном порядке менять место жительства, а вместе с ним менять и работу. В дорожное управление его давно переманивали. И не только туда. Проверенных и надёжных работников на Северах всегда не хватало. Начальник дорожного управления Федорчук – тоже, в прошлом, бывший политическим зэком – сулил ему своё начальственное уважение и поддержку. На Северах они многое значили. И если раньше в такой поддержке Фёдор не особо нуждался, то с нагрянувшими переменами, лишней она уже не казалась. В шоферах дорожники не сильно нуждались. А, вот, прогревальщиков им не хватало как воздуха. Бились свежие зимники. Прокладывались и открывались новые летние трассы. Поэтому эта, не слишком, уж и профессия, стала, вдруг, такой востребованной и неожиданно, модной.

Прогревальщиком Панков и устроился.

Федорчук дал ему право свободного выбора. А когда Фёдор выбрал перевал Безымянный, то дал и всё остальное. Через перевал Безымянный били зимник к «золотой» Индигирке. Вернее, к перевалочной базе. И оттуда, уже по зимнику, вывозили столь ценные и нужные грузы. Их доставляли баржами на базу в летнюю навигацию. 

За лето и короткую осень бригада плотников, вместе с Фёдором, всё и построила. Строили для себя, потому не слишком халтурили. Построили шоферскую гостиницу. Склад ГСМ. Дровяной склад. И по просьбе Фёдора, за хребтом у круглого озера, построили отдельный маленький домик. За него он уже сам расплатился.

По окончанию работ, Панков, без всякого сожаления, распрощался с цивилизацией. Продал дом. И вместе с инструментами, оружием и всеми остальными вещами, переехал в новое жильё на перевал Безымянный. Так он по доброй и своей собственной воле стал отшельником – прогревальшиком. И со временем, его слава отшельника и весьма приличного человека только неумолимо росла. Через пяток лет, на всей Магаданской трассе, от Магадана и до северных тупиковых посёлков, уже не находилось ни одного шофёра, ничего не знавшего или, хотя бы, ни разу не слышавшего о Панкове. С чьей-то доброй подачи, каждый мимо проезжающий шоферюга считал за честь, что-то на память или в подарок ему привезти. А, уж, привезти по заказу – принималось с почтением и едва ли ни наградой великою. Чем же так угодил Фёдор северным дальнебойщикам?

Да, Бог его весть, чем.

Жил безвредно и прогревал машины на совесть. Горячий чаёк был всегда у него на подхвате. Больше слушал и меньше о пустом говорил. Не жалел сохатинки, рябчиков, грибов или строганинки из рыбного озера. И спасительный морс у него по утрам находился. Вот и все, пожалуй, секреты Панкова. Как бы там ни было, а тянулись люди к нему.

Позднее появилась и разбитная якутка. Завезли её, как-то, по случаю на перевал. У него она пожила, прижилась и осталась. Называл её Лидою. И на присутствие женщины смотрел философски. Жалел и понапрасну не обижал. Якутка варила еду и стирала. Но больше рыбачила или охотилась. Рыбы в озере и дичи в округе хватало.

Прогревальщиком он работал только зимою. А в остальное время года коптил рыбу. Варил из лосиного и медвежьего мяса тушёнку. Плёл рыболовные сети. Готовил на зиму дрова. И тоже, как Лидия, любил часто охотиться и подолгу рыбачить. В озере водились сиг и мальма⁸³. Окружённое со всех сторон голыми скалами, оно удачно вписалось в пейзаж. Лишь в одном месте, где стояла избушка Панкова, лиственницы вплотную подбирались к воде. Здесь полоска воды не замерзала даже при самых сильных морозах. В отличие от других водоёмов, вода в этом озере не отличалась прозрачностью. Она была мутноватой и зеленоватого цвета, что Панкова порой удивляло. Однажды он промерял глубины. Благо, резиновая лодка имелась. Озеро оказалось глубоким. Под отвесными, южными скалами двух мотков лески до дна не достало.

На целых полгода его оставляли с природой один на один. В конце апреля зимники закрывали. А по летней дороге на перевал не забраться. Да и смысла особого не было. Поэтому до ноября месяца о Фёдоре почти все забывали. И вспоминали только зимой, когда на снежных трассах вновь закипала работа. За это время он успевал отдохнуть, набраться сил и прожитое прошлое хорошенько осмыслить. Уж, чего-чего, а подумать и помыслить Фёдор любил. Под красоты гор, лазурно-бездонного неба и всего остального, не заметил, как превратился в человека философского склада ума. Этим складом он стал походить на отшельника-пасечника, а не на работника технической службы. Нет. Советов Панков никому не давал. Знал, что дело это неблагодарное. Рассуждал и мыслил чаще с собой. Или с Лидией, если та сильно просила. За долгие годы она привыкла и сроднилась не только с телом случайного русского мужа, но и с его философией.

Худо-бедно, однако ж, дожили до перестройки. Кое-кто в неё свято поверил. Поспорить тем и раньше у народа хватало. А тут, будто прорвало мозговую плотину. Спорить начали рьяно, до мордобоя и горловой хрипоты. Каждый возомнил себя политиком-аналитиком, партийным генсеком или, на худой конец, президентом. Словно с ума посходили. Правда и молчальников-скептиков тоже, по углам и сусекам, хватало.

Но речь не о них, а о прогревальщике Фёдоре.

В конце мая прошлого года он наткнулся на кладбище мамонтов. Шёл следом за подраненной кабаргой⁸⁴, она его и привела в это интересное место. Зубы, бивни и скелетные костяки валялись и торчали из-под земли на немаленькой площади. Тогда Фёдор вернулся домой с добытой кабаргой и с зубом мамонтёнка Лидии напоказ. Кабаргу сварили и съели, а зуб он отнёс в шоферскую гостиную и поставил на стол вместо пепельницы. Пепельницей он и служил. Мало кто спрашивал, откуда и что это за странность такая? Шоферам было не до зубов доисторических мамонтов. Выпили, закусили, переночевали и поехали дальше.

Вот и весь их интерес.

А Панков часто вспоминал ту находку. Чем-то она притягивала к себе. Если идти по вершине хребта, то часа за два можно добраться. Лидии он ничего не сказал. Взял мелкашку⁸⁵, патроны, еды на пару перекусов и потихоньку двинулся к древнему кладбищу. Как и в тот раз, погода стояла прекрасная. Конец мая. Тепло. И в прозрачном воздухе никаких тебе комаров. Солнце ходит по кругу. А ночи светлые и почти совсем незаметные.

На вершину поднимался он долго. Мог бы и быстрее идти, но надобности в том не имелось. Шёл медленно, экономя уже не многие силы. Тело с возрастом постепенно сдавало. Но запас прочности ещё оставался приличным. Никакой ущербности Фёдор не чувствовал. Худой и повыше среднего роста, он выглядел этаким жилистым мужиком, с редкой проседью в волосах и лицом марафонца или аскета. Такие люди обычно долго живут. Болезни и нервы редко их донимают. Не донимали они и Панкова. Спокойствие его шло изнутри. На нём, как на крепчайшем фундаменте, он и строил свою текущую жизнь, и немудрёную философию.

По вершине идти пришлось до обеда. Хребет слегка отклонялся в левую сторону. Но если даже и так, Фёдор всё равно выигрывал расстояние. Он спустился в распадок и сразу заметил каких-то смуглых людей. Хуже то, что и они его тоже заметили. Их было трое. У двоих в руках автоматы. Тот, что стоял без оружия, поманил его правой рукой. Никаких подробностей Панкову больше не требовалось. За долю секунды всё разъяснилось.

Он наткнулся на хищников⁸⁶.

И хуже конца себе не придумаешь.

- Нэ бойся. Клады оружье землю и иды суда, - с горловым кавказским акцентом потребовал человек безоружный.

При всём национально-этническом многообразии, выходцев из Кавказа на Северах не любили. Как и цыгане, официального допуска к золоту они не имели. Но этот проклятый металл так их манил и притягивал, что всеми правдами и неправдами они пытались, хоть, как-то, к нему приобщиться. Неважно, как и какими путями, лишь бы поближе к золоту или людям его добывающим. Некоторым пристроиться и воровать удавалось. Большинство же шло по пути незаконному. Их представителей сегодня Фёдор и встретил. Время шло. И надо было на что-то решаться. Мелкашка против двух автоматов – аргумент слабоватый.

Но иных козырей в запасе у него не имелось.

Фёдор Панков и родился левшой. Поэтому оружие держал всегда в левой руке. Патрон в патроннике. А когда имитировал выполнение приказа, ткнул пальцем флажок предохранителя. В падении на острые камни, прицельно выстрелил. И надо же такому случиться - попал в живот крайнему хищнику. До автоматной очереди успел отползти за груду камней. Очередь запоздала. Кавказцы не ожидали от Фёдора такой прыти. За спасительным камнем передёрнул затвор. И пока те стреляли, перевёл дух. Затаился. Сейчас он имел преимущество.

- Эй! Русский. Выходы. Мы тэбэ не больно убьём.

Понятно. На их милость Панков не рассчитывал. Если хищники, как и он, залегли, то без риска их не достанешь. 

Придётся ещё раз рискнуть.

Фёдор глубже вздохнул. Потом медленно выдохнул. Проделал так несколько раз, успокаивая нервы и готовясь к прицельной стрельбе. Когда автоматные пули снова рядом защёлкали, быстро приподнялся, поймал мушкой прицела противника и нажал на курок. Отдачей легонько толкнуло в плечо. Результата он не увидел, но по вскрику понял, что и эта пуля нашла свою цель. Настало время действовать теперь по-другому. Фёдор смелее высунулся из-за камня и вначале, хладнокровно расстрелял безоружного. А после добил предыдущих подранков.

Раньше убивать ему людей не случалось. Но всегда что-то происходит впервые. Произошло такое впервые и с ним. Взял грех на душу. Но сейчас о грехе он не думал, понимая, что битва и его выживание ещё не закончились. Где-то рядом оставались живые подельники. Фёдор тяжело поднялся с камней. Дозарядил мелкашку патронами. И только после, подошёл к мертвецам. Контрольных выстрелов им не потребовалось.

Мародёрствовать он не стал. Однако же на поле боя немного прибрался - тела и чужое оружие сбросил в расщелину, а загустевшую и потемневшую кровь присыпал сверху камнями. Затем он спустился в распадок. Пересёк его в замаренном⁸⁷ месте. И слегка забирая левее, вышел к склону очередного хребта. О кладбище мамонтов Панков уже и не думал. Все его мысли спешили в ином направлении - если он не положит всех хищников, то хищники положат его. А вместе с ним прихватят и Лидию. Или – или. Других вариантов Панкову не виделось. Их в природе и не было. Так уж повелось на Северах, что нелегальные добытчики золота всех своих свидетелей убивали. Неважно кого. Не щадили они ни охотников, ни геологов, ни женщин и ни детей.

Может потому и назвали их хищниками.

Через пару часов осторожной ходьбы Фёдор вышел в узкий распадок. Там он и увидел всю остальную бригаду. Из густых зарослей кедрового стланика ему и без оптики было хорошо видно каждого хищника и раба.

Солнце стояло в зените. На чистом лазуревом небе ни единого облачка. Воздух напоен хвоей и цветущей тайгой. Вокруг необъятный горный размах и благодатная красотища. И на фоне всего этого великолепия – такая жирная клякса человеческой грязи. И не в эпоху раннего средневековья, а на исходе конца двадцатого века.

Чуть правее кусты кедрового стланика почти вплотную подходили к промысловому лагерю. Приметив удобную позицию, Панков без проблем перебрался туда. Он залёг у куска розоватого кварца и из-за разлапистой ветки с большими иголками, стал наблюдать за людьми. Звеня кандалами, в ручье работало трое рабов. Они грузили тачки песками и ещё двое их отвозили. Один человек стоял на грубо сколоченном примитивном приборе, непрерывно занимаясь буторкой. В шагах двадцати от прибора, на брезентовом стульчике, восседал и надсмотрщик. Положив автомат на худые колени, он лениво поглядывал в сторону работяг. 

За ручьём, прямо у отвесной скалы, под убогим навесом, отдыхала ночная рабочая смена. А по эту сторону стояла будочка конвоиров. Вот и всё. Такая вот смотрелась картина. Всё простенько и ничего лишнего. Не будь кандалов, одёжных лохмотьев и измождённого вида людей, можно было бы смотреть бесконечно.

Выстрел мелкашки ударил по ущелью кнутом. Конвоир со стула свалился. Кандальники замерли и застыли на месте. Кто, где. Их оцепенение продолжалось не долго. Тот, кто стоял на приборе, подхватил рукой кандалы и первым бросился к вожделенному автомату. Фёдор всё пространство держал под контролем. Но от будочки пока никаких действий не проявлялось. Завладев автоматом, человек умело передёрнул затвор и не обращая внимания на упавший патрон, направил ствол на закрытые дверки. Длинная очередь разнесла её в мелкие щепки. Из будочки послышались стоны. Фёдор не мог ему подсказать, а человек с автоматом, как одержимый, всё стрелял и стрелял. До тех пор, пока патроны не кончились.

Когда затихла стрельба, автоматчик, а за ним и все остальные, бросились к будочке. Что они там делали и творили, Панкову не было видно. В это время он поднимался повыше. А когда оглянулся, то рабы уже шумно разбивали оковы. У двоих на спинах заметил трофейные автоматы. В свободной горячности люди не вспомнили о начале и причине спасения. Фёдор на них не обиделся. Такая забывчивость ему на руку. Он с полчаса ещё постоял на покатой вершине. Дождался их движения вниз по ручью. А сам направился в обратную сторону.

Впереди его ожидало обширное кладбище мамонтов.