Письма духовному чаду. Письмо шестнадцатое

Мир тебе, чадо моё дорогое. Слава Богу, вот и дожили мы до морозной и снежной зимы. Сразу вспомнилось ранее детство - катание с лыжных горок, рукотворные снежные крепости и городки, жизнерадостные шумные крики детей. Вспомнились лихие конные упряжки с колокольчиками и бубенцами - знаменитые русские тройки.  Много чего ещё хорошего вспомнилось. Теперь всего этого в русских сёлах и деревнях, увы,  не увидишь и не услышишь. Или почти не увидишь и не услышишь. Будто вымерло наше родное село на рассвете. 

На дворе Рождественский пост – время смирения и молитв, особенной брани духовной и возможных побед над греховными помыслами и искушениями. Однако далеко не всё так хорошо получается - гладко и победительно,  как того бы хотелось. Кто-то скажет, что любая брань без потерь не обходится. Всё так и всё это верно.  Но для нас это  утешение малое.

В своём письме хочу поговорить с тобой опять о монашестве. Не о монашестве вообще, а о монашестве наших дней, то есть о современном монашестве. А если Бог даст, то отвечу и на другие вопросы, которые тебя интересуют не меньше монашества.

Люди всё ещё хотят быть монахами. Что их в монашестве привлекает? Чаще всего монашеские одежды, которые своей чернотой так выделяют из пёстрой людской суеты, да ещё мнимая слава земная. Идут за чинами. Возможно, что-то и ещё привлекает.  О, если бы вера! Или тяга к духовным наставникам. Нет ни того, ни другого в помине. То есть, нет ни горящей душеспасительной веры, ни наставников праведных, рядом и в обозримой поблизости, нет. Ещё Св. Нил Мироточивый Афонский, живший в 16 столетии, через афонского инока Феофана, вещал о монашеской осени. За 200 лет до нашего времени он говорил своему нерадивому избраннику Феофану: «Теперь осень! Увядает благодать, красота души, т. е. прежняя красота душ подвижнических в монашестве. Зима грядет!» (Посм. Вещания Преп. Нила Мироточивого Афонского. Стр. 175).

Но мир всё ещё держится. На ком же он держится? Отвечу тебе, чадо моё дорогое. На великой милости Божией держится, на заступничестве Богородицы, да на молитвах святых угодников Божиих у Престола Его - о нашем спасении. Есть ли святые, ныне живущие на Земле? Сего я не знаю. Может быть, где-то в пустынях иль в гуще людскою  и есть. Но того, повторюсь, мне неведомо.

Монашеская зима давным-давно уже наступила. Лютая зима. И не только монашеская. Отсюда расколы, различные ереси,  безверие и церковные нестроения. Повсюду царствует царица погибели. И это не мираж, не привиделось, по случаю, мне, а земные реалии. Раньше тебе я писал, что когда люди приходят в монашество, не всегда, но чаще всего, они привносят с собой мирские обычаи или традиции, тащат за собой,  порой, суеверия и отряхнуть их у порога обители, большинству из них, не под силу. Как и не под силу монашеский к Господу путь. Что он из себя представляет? Прежде всего, неустанный молитвенный труд. Сила монаха в молитве. Она для него всё равно, что дыхание. Перестанет дышать человек,  разве долго он на этом свете протянет? Молиться должно всегда и везде, даже если что-то или кто-то очень сильно мешает молитве.

Монах молится стоя, на коленях, сидя, лёжа, когда работает (несёт послушание) и когда отдыхает, и молится даже во сне. По-другому жизнь его невозможно представить. То же самое утверждают и святые наши отцы, чаще не столько как факт, а как идеал молитвенной монашеской жизни. Разумеется, жить в таком постоянном общении с Богом православному человеку  должно не только в монашестве, но и в миру. Для спасения особой разницы нет, что за место избранно тобою – пустынь какая, город, село, монастырь  или скит. Потому святые отцы часто и не благословляли пустое движение из одной веси в другую. Спасайся там, где живёшь. Бог даст, сам спасёшься, и другие вокруг или  рядом с тобою спасутся. Человек красит место, а не наоборот.

Идут в монахи и по вынужденной безысходности. Это когда  деваться особенно некуда. Например, при освобождении из мест заключения. В кармане пусто, родственников или нет или ты им не нужен. Из недвижимости - ни кола, ни двора, и в зону возвращаться не хочется. Один путь – в монастырь. Хотя бы на малое время, для того чтобы осмотреться, успокоиться и одуматься. Сначала с такими мыслями Божий раб в обители появляется. А затем эти мысли меняются и на новом месте он или она приживается. Встречаются в монастырях и претерпевшие беззаконие  от детей и родителей. И тех, и других почти поровну.

Какое может быть спасение в монашеских и мирских общинах, так называемого, официального мирового православия (и почему-то во всех СМИ, вдобавок, ещё и «канонического»?!), когда буквально все патриархаты, автономные митрополии и архиепископии впали в ереси экуменизма, сергианства, обновленчества и так далее? Ответ однозначен. Никакого спасения быть не может. Нельзя служить и Богу, и сатане одновременно. Нет спасения даже если ты в полном неведении, в какой ты церкви находишься, куда ведут тебя твои «пастыри» и особенно, «архипастыри», чему они учат и кому поклоняются. В оправдание можно услышать такое (и якобы, христианское) мнение, что я иду в церковь к Богу, а не к многогрешному батюшке (или епископу)  – еретику и что мне нет дела до его грехов, дай Бог свои бы грехи отмолить. Очень удобная позиция. И не сказать, чтобы новая. В этом смысле люди почти не меняются. Так говорили при арианах, при иконоборцах, так говорили во времена предательских уний. Так мыслят и говорят теперь сергиане. Эту ахинею в полной мере опровергают вероучительные слова Ап. Иоанна Богослова: «… не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире» (1Ин. 4:1).  Поэтому нахождение в еретическом мировом православии невозможно ничем оправдать. Ему нет ни снисхождений, ни оправданий.  Оно смерти подобно.

Незнание церковных Канонов не освобождает от ответственности перед Богом. Каноническое невежество это не щит, а дыра беззакония. Каноны для православных христиан священны и обязательны.  Их игнорирование ведёт к неизбежной погибели. И от неё не спасёт  ни аскетика, ни молитва, ни творимое тобою добро и даже ни горячая вера. Сам подумай, спасаются ли в католицизме, буддизме, исламе, иудаизме или в каком-то ином инославии? А ведь там и аскетики, и молитв, и творимого добра, как и веры, возможно, достаточно. Когда мне указывают на многочисленных не святых «святых» в Московской патриархии, в греческих или других  юрисдикциях, хочется отослать таких указующих радетелей к матери Терезе или Иоанну Павлу II-ому, а то и куда подальше, к иным инославным, где подобных «святых», пожалуй, не меньше, если не больше.

Монашество ИПХ отличается от другого монашества, прежде всего, своей несомненной спасительностью (пусть и с сопутствующей ей внутренней неустроенностью, малочисленностью и почти полным отсутствием привычного вида монастырей и скитов). Мы остаёмся слегка подозрительными, не полностью приоткрыты для внешних и это не от упрямства или «детских» капризов, а исходя из горького опыта. Нам, по-прежнему,  присущ молитвенный катакомбный уклад, вполне надёжный и многократно проверенный временем. Он далеко не утратил свою актуальность, и в наши дни, совсем не случаен. Открытость или закрытость ИПХ всегда зависела и зависит от внутренней политики государства. Если исходить из его современной политики, то, похоже, мы опять возвращаемся в гонимое советское прошлое, на круги своя.

Во времена сталинских репрессий священноиноки старались быстрее и как можно больше своих пасомых постричь. Делалось это из-за шаткости и неуверенности в завтрашнем дне. Потому как, сегодня ты в этом мире живёшь, а завтра, глядишь, жить не будешь. Люди желали уйти в мир иной, приобщившись к Христовому воинству, отсекая от себя своеволие и полностью отдаваясь на Божию волю. По этой причине принимали монашество и старые, и молодые. Многих из них ожидал затем венец мученичества. Сейчас, за редким исключением, мы постригаем людей весьма преклонного возраста. В большинстве своём тех, кому уже за шестьдесят. Люди принимают монашество осознано и без, каких бы то ни было, меркантильных причин. Да, их, по сути дела и нет. Принятие монашества в ИПЦ это тяжкий и особенный крест. Редко кому он под силу. Случаи пострига единичны и известны почти всем ИПХ.  Мы изгои в этом падшем и доживающем мире, своего рода - юродивые ради спасения нашего и ради Христа. Какая уж тут меркантильность.

Монах (или монахиня) в ИПЦ это уже совсем иная стезя и иная ответственность, к слову, очень сложная и очень высокая.  Чаще всего, его (или её) к Богу ведёт не убелённый сединами старец, не всезнающий духовник, а собственный жизненный, молитвенный опыт и, конечно же, спасительный опыт наших святых, в той или иной земле просиявших. Спросить совета есть у кого, но не всегда нужный ответ придёт вовремя, поэтому монашествующие ИПЦ, на фоне врождённой или приобретённой богобоязненности,  - более самостоятельны, более решительны и более свободны в богоугодных делах и  поступках. Если многие истинно православные христиане, по жизни своей, неистощимые правдоискатели и правдолюбцы, канонически образованные, достаточно хорошо знающие цикл богослужений, древнюю и новейшую церковную историю и так далее, то это, в полной мере, относится и к монашествующим. Плюс ко всему, монахи ИПЦ  менее зависимы от, не прошедших испытанием временем, церковных традиций и почти не подвержены предрассудкам.

Я монахов своих не расхваливаю. Что для нас сладких слов похвала - сотрясение воздуха - звук пустой и никчемный. Мы несовершенны и так далеки от духовных высот.  Слава Богу, что свою духовную нищету хорошо понимаем. Для более успешного возрастания в духе нам много чего не хватает. Особенно не хватает смирения и простоты. Старческой мудрости то ж  не хватает. «Монах пусть видит, и не видит; да слышит, и не слышит; да разговаривает, и не разговаривает; да будет соблазняем, и да не соблазнится; да будет возмущаем, и да не возмущается; да владеет всегда устами своими!» - эти благие  пожелания Св. Нила Мироточивого нам особенно дороги и важны. Мы по весям разбросаны редко. По одному и по два. Если три или четыре монаха на молитву вместе собрались, то такое собрание -  Лавра.

В мире теперь многие возгордились. Осатанели. Всё святое отринули и осознано отступили от Бога. Искусились. Нахватались «учёной» гордости от лукавого. Информация черпается отовсюду глубокими ложками. В основном из продажных СМИ  - электронно-сетевого  инета. И дела мало кому, а чиста ли посуда и варево? Лишь бы побыстрее урвать, нахвататься и чем-либо прославиться. На святых углах в домах зомбоящики вместо икон. И от них течёт мракобесие. В человеческих душах зреет и  копится чёрная накипь безбожная.  Господи, помилуй, до какого упадка мы дожили…

На дворе зима стоит лютая. А весна ли предвидится? Наши молитвы похожи на сокрушенный плач о растленном и погибающем мире. И жатва наша, всё чаще и чаще, выходит пустая. Да и откуда взяться богатому урожаю, когда русское поле, некогда православное, истощилось, густо поросло и покрылось сорняками погаными. Вырвать их, вспахать и засеять поле, по-новому, семенами отборными, скорее всего, уже не получится. Потому и уповаем не на свои малые силы, а на помощь и  чудо Божие. По грехам до такого стыда и дожились. Настала пора, когда не до сосудов златых иль серебряных. Дай Бог удержать в руках, хотя бы, старую и добрую тыквицу. Конечно же, людям Господь не желает погибели. И долго терпит великие наши грехи, ожидая от нас покаяния. О том же говорит и Первоверховный Апостол: «Не медлит Господь (исполнением) обетования, как некоторые почитают то медлением; но долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию» (2 Пет. 3:9). Всё так и всё верно. Только при этом не следует обольщаться особо и забывать, что долготерпение Божие – не манна небесная. Оно будет не вечным и что конец его близок.

Долгое и глубокое катакомбное житие ни к чему хорошему не приводит. Об этом я тебе уже раньше писал. Но, как жить и что делать, если деваться особенно некуда? Скрытость ИПХ не от привычки или желания, а от тупика безысходности. Слава Богу, пока мы целиком в подполье не скрылись. Существуем, как бы, легально или полукатакомбно. Но это до поры и до времени.

Недавно я встречался с одним пожилым человеком – священномонахом высокого сана, который уже как лет тридцать живёт на полукатакомбном положении. Обычно такие люди замкнуты и  немножко запуганы. Однако ни страха, ни замкнутости я у него не заметил. Заметил нечто другое. Безудержную веру в придуманную им (и иже с ним) легенду об исключительной каноничности (истинности) своей церковной организации. Неискушенному христианину его послушать, то можно и правда, в эту легенду поверить. Лживое миссионерство. Когда-то, возможно, невольное, а теперь уже вольное. Мне было неловко с этим монахом напротив сидеть,  было стыдно слушать его увлечённые разглагольствования. От нашей встречи ожидалась надежда на евхаристическое объединение, поэтому я с ним  не спорил. Да и безполезно спорить, когда человек сел на свой любимый конёк и что называется - закусил узду. Один известный в прошлом диссидент-антисоветчик, устав от долгой  безуспешной борьбы и разочаровавшись в соратниках, однажды сказал интересную фразу, что в подполье можно встретить только крыс. Избави Господь нас от подобных разочарований.

Напоследок я хочу тебе, доброе чадо моё дорогое, сказать об одном. О пока ещё не слишком заметном, но очень важном. Как ты видишь, сейчас много появилось церковных «экспертов», своего рода, церковных «энтузиастов». И вокруг Церкви, и внутри Её. Они готовы рвать и ломать. И вообще, эти люди готовы на многое. Только строить и любить во Христе не готовы. Их появление сродни появлению большого и неповоротливого слона в посудной лавке. Ещё немного движения и вся посуда разлетится  вдребезги вместе с лавкой.  Они не понимают, что безумное копание в церковной истории (как новейшей, так и не очень), перекраивании её на свой лад даже, якобы, из благих побуждений, неизбежно приведёт к сектантскому ревизионизму, приведёт к отсечению от  питательных благодатных корней и падению. Это я к тому, что не стоит сильно увлекаться критикой и переосмысливанием нашего церковного прошлого. Образно говоря, не стоит рубить сук, на котором мы и так, с Божьей помощью,  еле-еле сидим. Это, во-первых. А, во-вторых, прежде чем искать порошинку в чужом глазу, надо на себя со стороны посмотреть повнимательней и вначале выбросить бревно из очей своих собственных. Разумеется, речь не идёт о догматике или вероучительном богословии. Если они в прошлом были нарушены, то восстановить их - первейшая наша задача.

Прости меня, чадо моё дорогое, хотелось ещё о многом тебе написать, но другие церковные дела отрывают. Жди следующего письма. Если Бог даст, то беседу с тобою продолжу. Есть вопросы, которые не только тебя одного интересуют, но и других православных христиан. Держи Рождественский пост. Не теряй веру в Бога. И молись Ему непрестанно.

Богу нашему слава! Аминь.

+ М. Д.